Глава 1. История одного подвига благородного рыцаря Ланселота. Начало (лирическое и немного трагическое).

от Людмила Регент / Пятница, 04 декабря 2020 / Опубликовано в Сказки на ночь для взрослых., Разное

Время прочтения: 4 минут/ы

Благородный рыцарь Ланселот сверкая доспехами, восседал верхом на своей любимой кобыле Велисенте, которая уныло брела по редкому лесу. В животе у Ланселота урчало. Его желудок требовал что-нибудь срочно съесть. Причем просил он уже достаточно давно. Но в перемётной суме рыцаря из всего провианта было только пару жменей овса, которым он иногда баловал свою любимую кобылу и ещё яркая разноцветная погремушка. Эта злополучная погремушка досталась ему от королевского шута, из-за которого и начались все его беды и неприятности. А дело было так.

Пару дней тому назад он приехал на именины своего любимого короля. Короля звали Артур по прозвищу Львиная грива. Кто такой этот лев и как эта грива у него выглядит, толком сказать никто не мог, поскольку в Англии их отродясь не видывали. О львах все знали только по рассказам придворных сарацин с берегов белой реки Итиль. Судя по их рассказам этих львов у них там как зайцев на бревне в весеннее половодье. И если верить их словам, то львы были животные большие и такие же лохматые и рыжие как наш король.

Сарацинам было принято верить, а если кто-то в их словах и сомневался, то предпочитал помалкивать. Ведь в их лице была представлена многочисленная королевская охрана или как её гордо называл сам король — рать. Была она не только довольно разбойничьего вида, но и со ответствующего этому виду поведения. Поэтому с ними разумно предпочитали не связываться. Бывало, конечно, кто-то по глупости или неопытности попадал в круг их интересов. Тогда бедолаге в непринужденной форме и довольно откровенно давали понять, что любой вопрос можно решить за совершенно определённое, назначенное ими, количество звонких золотых монет. Причём, видимо исключительно для усиления воспитательного эффекта, ими всегда добавлялись в совершенно произвольном количестве пинки под зад и крепкие затрещины, с коими они всегда принимали от провинившихся их вынужденные подношения. При этом они говорили, что если что, вообще могут «разрулить любые проблемы». Все с ними соглашались, кивали, но верили или нет нам это не известно.

Однажды и у самих сарацин всё-таки тоже как-то возникла проблема, которую им как всегда удалось эффективно решить довольно приятным для них образом. Они безуспешно пытались убедить королевского барда, который петь совершенно не умел, но очень любил, что никакие они не сарацины, а сарматы. На что бард им отвечал, что «кровожадные сарацины» гораздо лучше рифмуются и звучат в его стихах и романтических балладах. Как выяснилось, он даже самолично дал взятку королевскому заведующему по кадрам в виде внушительных размеров окорока, чтобы тот записал их именно «сарацинами». Так что, по его словам, пока он сможет держать в руках перо и лютню, а в его горле будет звучать голос — быть им сарацинами. На что сарматы ответили, что могут при помощи одной небольшой, но очень эффективной операции подкорректировать баритон барда до изумительного сопрано.

Чтобы замять назревающий скандал и при каждом удобно случае не получать пинки и подзатыльники с их стороны, он предложил в качестве компенсации морального ущерба каждую неделю после своих успешных гастролей из причитающегося ему гонорара выдавать им довольно объёмный шмат сала. А поскольку сарматы были не только добрые, но и умные, то недолго думая они с удовольствием согласились на такой обоюдовыгодный гешефт.

Так вот, по приезду Ланселота в королевский замок, он отправился засвидетельствовать своё почтение королю в тронный зал, в котором, восседая на троне, принимал поздравления у тянувшейся к нему вереницы верноподданных вассалов сам венценосный именинник.

Отстояв длиннющую очередь из желающих поздравить и вознести хвалу любимому королю, он дождался пока подойдёт его черёд и, выйдя на середину тронного зала, прочистил горло. Затем принимая позу, соответствующую торжественности момента выпрямился, распрямил и отвёл правую руку в сторону. И уже набрал полную грудь воздуха, чтобы начать свою заранее заготовленную поздравительную речь. Он её писал и затем зубрил всю бессонную ночь и полдня пока добирался до замка. Неожиданно кто-то пребольно стукнул его по левому плечу. Недоумевая, кто же мог позволить себе такую неучтивость по отношению к благородному рыцарю, он развернулся назад через левое плечо, так и не опустив правую руку вытянутую вперёд. Но не обнаружил никого, кроме стоявшего за своей спиной низкорослого королевского шута, с вытянутыми перед собой обеими руками со жатыми кулаками и оттопыренными вверх большими пальцами. Тот, ухмыльнулся, весело подмигнул ему, потом показал язык, а затем, сделав абсолютно серьёзное лицо, спросил:

— Угадай кто?

Увидев, что его, правая рука, находится прямо напротив шутовского лба, Ланселот, подался первому порыву и не сдержал себя. Он прижал свой указательный палец большим, напряг, и, спустив его со скоростью ядра выпушенного из катапульты, врезал тому по лбу.

Шут хлопнул глазами и, подлетев в воздух, отлетел к ближайшей стене. При этом выронил из нагрудного кармана свою любимую цветную погремушку. С ней он иной раз, когда король лечил в швейцарских Альпах свой хронический ларингит, носился по всему замку и дворцовой площади. Он грохотал погремушкой так, что многие думали, будто произошла революция или как минимум дворцовый переворот. Приземлившись на задницу у стены, он уронил на грудь свою дурную голову, украшенную колпаком с бубенчиками, раскинул в разные стороны ноги, обутые в остроносые, с огромными, загнутыми по последней моде, носами башмаки и напустил под себя лужу.

Ланселот подхватил погремушку, намереваясь вернуть её хозяину, но так и застыл с ней на месте от истошного вопля короля. У того, от переживания за психическое и физическое здоровье своего любимого шута, огненно-рыжий стог волос, который подданные по незнанию считали очень похожим на львиную гриву, встал дыбом. Выпучив глаза и срывающимся на фальцет, истошным голосом он заорал:

— Санитаров!!!

Пока переполошенные лакеи бестолково бегали и суетились, а король сурово взирал на их безуспешные попытки определиться, кому же таки бежать за помощью, сарацины отреагировали по-военному чётко. Один из них подхватил шута на руки и, сообщив, что быстрее будет, если пострадавшего доставят к лекарю, а не наоборот, под одобрительные возгласы всех присутствующих и в сопровождении товарищей бросился в лазарет.

Стоит ли говорить, что нёсший шута в лазарет сарацин очень спешил. Добежав почти до его дверей и увидев, как у пострадавшего открылись глаза, сделался осмысленный взгляд и с появляющейся на его губах полуулыбкой он, узнавая своего спасителя, протянул «а-а-а», сарацин так обрадовался, что на крейсерском ходу влетая в дверь лазарета, забыл беднягу развернуть вдоль. От удара головой об дверной косяк дверь содрогнулась, бубенчики на его колпаке, который безуспешно пытался смягчить мощный удар, весело звякнули, а мир в глазах шута опять потух, но на это раз очень надолго.

Глава вторая.